Если смотреть на новость не как на кадровую историю, а как на стратегию государства, то тут прям видна логика: Россия готовится к долгой игре.
Внутренние ресурсы истощаются — демография хромает, молодёжь не горит работать на стройках и в доставке, а мобилизация может в любой момент выбить десятки тысяч рабочих рук. Значит, нужно «донорство» извне.
→ Юго-Восточная Азия — это новый резервуар. Там миллионы людей ищут стабильную работу, даже за зарплату, от которой россияне воротят нос. И в отличие от краткосрочных гастарбайтеров из СНГ, эти готовы сидеть на контрактах годами. Это значит, что у государства появляется возможность планировать проекты на годы вперёд — дороги, ЖКХ, стройки.
→ Мобилизация больше не выглядит катастрофой. Когда первую волну проводили, работодатели чуть ли не волосы рвали: «Кто работать будет?» Теперь ответ простой: «Привезём». То есть армия и экономика перестают конкурировать за одних и тех же людей. Государство как бы разводит потоки: граждане идут на фронт, мигранты — на стройки.
→ Социальный эффект. Тут начнётся новый виток напряжения. Люди и так недовольны количеством мигрантов из Центральной Азии, а теперь добавятся вьетнамцы, индийцы, непальцы. В городах появятся целые новые диаспоры, и это будет заметно. Со временем это изменит и рынок жилья, и городскую культуру, и даже политику: когда мигранты становятся незаменимыми, их интересы тоже начинают учитывать.
→ Большая дилемма. Россия снова выбирает короткий путь: затыкать дыры внешними кадрами вместо того, чтобы перестраивать экономику, повышать зарплаты и автоматизировать процессы. Это работает здесь и сейчас, но создаёт долгосрочную зависимость.
И вот главный парадокс: война и мобилизация отнимают людей, а миграция компенсирует. Получается такой «конвейер»: свои уходят в армию, чужие занимают их место в экономике. И чем дольше это длится, тем больше страна перестраивается на новый «импорт рабочей силы».
Внутренние ресурсы истощаются — демография хромает, молодёжь не горит работать на стройках и в доставке, а мобилизация может в любой момент выбить десятки тысяч рабочих рук. Значит, нужно «донорство» извне.
→ Юго-Восточная Азия — это новый резервуар. Там миллионы людей ищут стабильную работу, даже за зарплату, от которой россияне воротят нос. И в отличие от краткосрочных гастарбайтеров из СНГ, эти готовы сидеть на контрактах годами. Это значит, что у государства появляется возможность планировать проекты на годы вперёд — дороги, ЖКХ, стройки.
→ Мобилизация больше не выглядит катастрофой. Когда первую волну проводили, работодатели чуть ли не волосы рвали: «Кто работать будет?» Теперь ответ простой: «Привезём». То есть армия и экономика перестают конкурировать за одних и тех же людей. Государство как бы разводит потоки: граждане идут на фронт, мигранты — на стройки.
→ Социальный эффект. Тут начнётся новый виток напряжения. Люди и так недовольны количеством мигрантов из Центральной Азии, а теперь добавятся вьетнамцы, индийцы, непальцы. В городах появятся целые новые диаспоры, и это будет заметно. Со временем это изменит и рынок жилья, и городскую культуру, и даже политику: когда мигранты становятся незаменимыми, их интересы тоже начинают учитывать.
→ Большая дилемма. Россия снова выбирает короткий путь: затыкать дыры внешними кадрами вместо того, чтобы перестраивать экономику, повышать зарплаты и автоматизировать процессы. Это работает здесь и сейчас, но создаёт долгосрочную зависимость.
И вот главный парадокс: война и мобилизация отнимают людей, а миграция компенсирует. Получается такой «конвейер»: свои уходят в армию, чужие занимают их место в экономике. И чем дольше это длится, тем больше страна перестраивается на новый «импорт рабочей силы».
